Разговор начался на негативной ноте.

По словам, Гарика, это нормально в сложившихся рыночных условиях. Один из самых известных в Краснодаре рестораторов вообще уверен, что через 3-5 лет общепит загнется.

М.Л. Да как он загнется? Люди как ели, так и едят. Я поменял трех собственников бизнеса кафе «Самурай». Помещение мое. Не можешь платить аренду – х*ровый управляющий кафе, пошел вон.

Наш герой предрек колоссальное обнищание населения, ведь весь кризис перенесен именно на население.

М.Л. С этим никто не спорит. А у нас был выбор – либо загнутся компании большие, которые кормят людей: «Сбербанк», «Газпром», «Роснефть» – либо меньше будут тратить люди.

Евгений, партнер Гарика, уверен: «Газпром» – идеальная модель российской экономики для существующей политической условности. Ведь это 20 миллионов человек, которые обслуживают нефтяные скважины. А что касается остальных, то, по его мнению, все должны сдохнуть.

М.Л. Нет, ты сказал, что идет снижение потребления. Я согласен с этим, но это не значит, что завтра все сдохнут.

Возможно и нет, но, по мнению Евгения, для этого принят ряд усилий. Во всяком случае он очень сомневается, что человек может за пенсию сейчас жить в России.

М.Л. У меня дед живет. Я ему периодически 10 тысяч кидаю. Я его спрашиваю, тебе нужны деньги? Он говорит, что нет. Пенсионер и 10 лет назад х*рово жил, и сейчас х*рово живет. И будет жить х*рово через 10 лет. А ты думаешь, за рубежом они получают большие деньги? Я жил в Англии месяц, я спрашивал, сколько у вас пенсия? Они говорят, что их пенсии государственной хватает только за газ, за воду, за коммунальные услуги. А остальные деньги, спрашиваю, откуда берете? А у них накопления, они х*рачат весь год. Ты знаешь, сколько отпуск в штатах? Две недели.

Б.М. Слушай, а с чем ты сейчас споришь? Ты не согласен?

М.Л. Я не согласен. Я считаю, что люди как ели, так и будут есть еще больше. Сегодня мы разговаривали с чуваком, который ушел из хорошей розничной сети по еде и открывает свою. Говорит, у меня растет бизнес. Мы общались с «Жаровней» – у нее все зашибись. Мы ели в «Печи» – у нее все зашибись. И в то же время я вижу неэффективных управляющих кафе. У меня «Самурай» – он без денег. Он за год ничего не смог сделать, он банкрот, он каждый месяц минусовал. Я говорю, чувак, признайся, что ты банкрот, и продай бизнес, это будет выгоднее тебе. И мне понадобилось три месяца, чтобы он сказал – да, я банкрот, я не взлетел на этом месте. Понимаешь? И вот, вы говорите, а у нас х*рово. Так я вам говорю – признайтесь, что вы банкроты и закройтесь, если все х*рово. Закройтесь сейчас, а не ждите два года, когда вас потопят. Если вы так скептически смотрите на бизнес. Просто мне был интересен общепит, я ездил в Москву, учился на ресторатора, понял, что это охренеть как сложно. Я купил помещение и сдаю его в аренду.

Б.М. Жень, я тебе скажу, что мы примерно в той же ситуации. То есть когда-то, когда мы начинали бизнес, вокруг никого не было. Это как черноземье – воткни палку, она там уже зацвела. 15 миллионов прибыли – куда их девать, мы не знали.

М.Л. Я не знал, куда деньги потратить.

Б.М. Поэтому он скупал недвижку и так далее. А потом, когда все подросли – «Фейсбук», «Яндекс директ», соцсетей дофига, мы, эти самодельные сайты, такие: «о! Тяжело. Что делать?»

М.Л. Мы проигрываем федеральной рознице – «Якитории». «Хэдхантер» – за полгода меня уничтожил.

Говоря о «Хедхантере», Михаил имеет ввиду, что его прежний проект – «Банкир.ру» частично решал те же задачи, что и «Хедхантер» и не смог выдержать конкуренции. Евгений заверил, что он примерно понимает, как распределяются финансы в айти-сфере. Вот «Хэдхантер», например, – это дотируемое предприятие Мэйл.ру. Вообще, говорит он, про нашу айти-индустрию в России очень сложно разговаривать, потому что точно так же, как Борис и Михаил распихивали деньги, Алишеры Усмановы и все остальные тоже раздавали мальчикам миллионы, миллиарды на непонятно что. И сейчас это все выглядит просто как пузырь доткомов, который в конце концов лопнет в этой стране, накроет всех. Однако Евгений не исключает, что вот такие самобытные ресурсы, как у Бориса, останутся и выживут. А что сейчас с кафе «Самурай», поинтересовался наш герой? Помещение занято, нет? И если Миша его сдал, то надолго ли? Небось до следующего суицидника?

М.Л. Да, я его сдал. Когда третий пришел, я говорю – ты петлю сознательно накидываешь на себя? Он говорит – да.

На это Евгений самодовольно заметил: вот мы работали – нам было дано. А таких суицидников имели, как могли. Однако и те без дела не сидели. Евгений пожаловался, что им не дают работать «шаромыги», которые не знают, что они делают. Которые «берут помещение, петлю на шею – через три месяца съ*бался». Однако они все равно утаскивают клиентов – 500 тысяч оттуда, 100 тысяч отсюда, 200 тысяч оттуда. В итоге все в жопе. Евгений рассказал, что у них есть богатые знакомые, есть по-настоящему богатые знакомые. И он считает, что между теми, кто покупает курятину, макароны и рис в розничной сети «Магнит» и теми, кто ездит на Порше и Бентли, пустота. Между двумя этими рынками в России уже ничего нет и не будет. Евгений поделился наблюдениями о том, что каждый божий день он здесь слышит разговоры клерков, ­которые на обеде битком забиваются и ждут на лесенке, пока освободятся места. Он периодически подслушивает разговоры на уровне – вы мне на три дня вперед место не занимайте, отдайте его кому-нибудь, я там типа что-то купил, я из дома поношу либо дошики поем. Экономят – грустно отмечает Евгений. Хотя цена вопроса – 179 рублей. По словам ресторатора, раньше такого не было.

Б.М. Выход какой-то есть? Что делать?

Биться.

Б.М. Ну биться – это же такая тема, ты можешь проиграть, это то же, что и у меня. Ну какое-то видение есть?

Евгений уверен – если вы что-то хотите продавать в России, то занимаетесь х**ней. Он вспомнил, как у него раньше на танцах, в «Барокко», корреляция выручки была следующая: всего несколько компаний делали 30% выручки. Все остальные люди служили просто наполнением. Сейчас же чем больше людей набьется в помещение, тем больше будет денег. Евгений признался, что такое положение вещей повергает его в ужас. Ведь он помнит те времена, когда приходили люди и говорили – вот деньги, продайте! За его проект давали на тот момент миллион евро. Шел 2012 год.

М.Л. Отдавать надо было.

Евгений и Гарик сходятся на том, что надо было. Хотя и добавляют, что проект прибыльный был и тоже неплохие суммы приносил.

М.Л. Кто-то мне говорил, что 3 миллиона за вечер субботы поднимали ночные клубы здесь.

Партнеры отрицательно качают головой: если только гурьбой. Пять клубов на Красноармейской вместе взятые могли поднять такую сумму. За выходные эти клубы давали миллиона 2,5-3 прибыли. Вот это был бизнес!

М.Л. А в чем разница? Людей стало меньше сейчас?

У людей нет денег. Евгений вспоминает, что все началось в ноябре 13-го года, когда люди начали выезжать из Краснодара на Олимпиаду. Сперва уезжали работать на Олимпиаду, затем стали экономить для того, чтобы поехать отдохнуть на Олимпиаду, а потом взяли сэкономленное и уехали смотреть Игры. Ресторатор делится ощущениями: сейчас ровным счетом то же самое – жирный Хэллоуин в этом году, такой хороший прям, хлесткий, и дальше вот как будто в стену уперлись. Он сравнивает, что тогда, в 2013 году, было по ощущениям то же самое. Тогда закончились федеральные деньги, и люди начали прижимать и экономить. Вот тогда-то рестораторы схватились за голову – типа, бл*ть, заработали за неделю не миллион, а 600 тысяч. Сейчас, по словам Евгения, существует проблема другого характера – получится ли заработать на аренду деньги за эту неделю или нет.

Но почему так вышло? Чтобы ответить на этот вопрос, Евгений предлагает проследить за тем, сколько тысяч кабаков открылось вокруг. Он считает, что это все паразитирование, вся система выглядит, как труп кита. Вот был кит, он плескался, плескался, а потом воду откачали, и труп медленно, он не моментально разлагается, он медленно разлагается. 15 лет эта система живет. Вот сейчас уже кости видны – продолжает наш герой – прям остов видно, мясо уже почти все сожрали эти все люди, которые вокруг присосались. Евгений уверяет: ему плевать на то, сколько заработают конкуренты, но, когда они отравят кого-нибудь водкой за 60 рублей, еб*ть придут не только их, а всех рестораторов. Мы не пессимисты – добавляет Евгений. Мы реалисты, к большому сожалению.

Б.М. Жень, ну пессимизма нет тогда, когда ты видишь, как выйти из ситуации. Я понимаю ситуацию – закусить. Я в той же ситуации, и бороться до конца, я это понимаю. Но сейчас в моем бизнесе ситуация сильнее меня – она еб*шит со всех сторон. Мое видение такое – я еще год повоюю, или получится, или закрою бизнес нах*р, у меня сейчас мысли уже что-то делать другое. Свои активы и сбережения я не готов уже сюда вкладывать.

Евгений отмечает, что сейчас задача стоит работать. И пока что приходится работать на уровне выживания. Ресторатор уверен, что вся страна сейчас работает на уровне выживания, потому что с кем он ни разговаривает, все говорят одно и то же. Вот Борис, кстати, еще один человек, который говорит то же самое. Евгений признается, что пять-семь лет назад за эти копейки он бы не стал с дивана жопу отрывать. Но раз уже все купили билет на подводную лодку, значит надо биться до последнего патрона.

М.Л. Слушай, а расскажи мне про «Кулибин». В прошлую пятницу мы там были на Наде Масловой – она пела с группой. Зал был заполнен процентов на 70. И ты должен заплатить гонорар ей, аренда, еда какая-то. Как вообще, выгодно это «Кулибину» делать?

Про «Кулибин» рассказал Гарик. В «Кулибине» помещение свое, и управляющие заведения опять потратили деньги Сергея Эдуардовича. По словам Гарика, Сергей Эдуардович такой поэт, что после него нельзя ничем заниматься. Был у Евгения такой диалог с Сергеем Эдуардовичем. Говорит он ему – Серый, открывая четвертый одинаковый кабак на одной и той же улице, на одном квартале, ты всем сигнализируешь о том, что тут бабок – п*здец. Понятно, что все, как еб**утые, будут пытаться открыть максимальное количество кабаков в этом городе. Неужели тут прям так круто? На что Сергей ему ответил: нет, все пропало, жопа, я из кармана доплачиваю. После таких слов Евгений удивляется, зачем вообще все это делать.

Б.М. А что у вас сейчас в управлении? Этот бар – «Холостяк-Романтики», «Китано-Челентано», здесь же, «Барокко» и «Бар13», все?

Говорят, что все. А раньше было столько, что никто даже не считал. 15, наверное.

М.Л. Подождите, а вот те оставшиеся помещения, они же функционируют сейчас? Сменился просто собственник.

Евгений подтверждает: по 4-5 раз сменились. После того, как они вышли из игры, начались эти самые самоубийцы. Это что, от хорошей жизни? – задается вопросом Евгений. И добавляет, что ведь каждый из них вкачивает деньги в ремонт, чтобы через полгода на его место пришел новый самоубийца. Сколько можно еще потратить денег? Рестораторы отмечают: у нас в городе все предприниматели слишком толерантные. В каком-нибудь там городе а-ля Мурманск, если рядом с тобой открывается ресторан, если вы в чем-то пересекаетесь, или если вы равные по положению, один предприниматель приходит к другому с просьбой поделить кусок. И если тот не против, то все нормально. А если третий полезет – тут скажут ему: «брат, тут уже кусок разделили, к нам не надо, на нас двоих переть».

М.Л. Но уже может эти времена и не вернутся.

Евгений и Гарик не согласны. По их мнению, в средней полосе до сих пор так живут: там, где у племянника начальника милиции клуб, ты не можешь открыть еще один. А у нас тут толерантное общество.

М.Л. Это нужно воспринять как факт, мы это не изменим.

Евгений сокрушается о том, что по своей глупости, плохо охранял собственный рынок. Потому что был тогда на самомнении, весь такой из себя. А тем временем «азерботы» на ростовском рынке боролись с чужими фурами. А если человек пытался на их рынок засунуться со своей фурой – то с последствиями вытекающими и угрожающими жизни.

М.Л. Но это сложность. Мы не будем такими какими-то мерами работать, правильно?

По мнению Евгения, институт профсоюзов – это и есть та самая мера воздействия, которая существует во всем прогрессивном мире. У его товарища в Америке, например, три ночных клуба, его алкогольная лицензия является его активом. Ресторатор задается вопросом: вот кто в нашей стране мог бы предположить, что бумажка, выданная администрацией какого-то муниципального образования, будет активом? А у нас лицензию получить – да не вопрос. Любой дурак может получить. Нужна только комиссия с привлечением местных лиц, которая будет принимать решения по необходимости в городе чего-либо.

Б.М. Да не, это рынок должен, это неправильно.

М.Л. Это нерыночный метод.

Евгений настаивает на своем: во всем мире ты приходишь в мэрию со своим проектом, говоришь – господа, вот мой проект, я хочу включать музон, вот на потолке у меня будет висеть вот этот вот х*й, вот здесь вот голые телки будут ходить.

Б.М. Ну просто комиссия будет загребать бабло, это уже все проходили.

А это и есть российские реалии – соглашаются ребята. Вот эта комиссия во всем мире принимает решения. Они говорят – да нет, старик, ты через годик приходи с другим проектом, потому что то, что ты предложил – у нас таких четыре, нам не надо.

Б.М. Но ты понимаешь, как это закончится – депутат из комиссии открывает свои кабаки, и все.

Евгений соглашается с Борисом и говорит о том, что эта комиссия должна быть многоуровневая. Должны присутствовать игроки рынка, должны присутствовать правоохранительные органы, должны присутствовать представители администрации.

Б.М. Жень, а ты уверен, что ты попадешь? Комиссия скажет – не, вы не приняты. И все, у тебя рушится бизнес.

Он не уверен, но это же жизнь. Он лишь дает прямой ответ, на вопрос, что спасет ситуацию.

Б.М. Я понял, спасибо, Жень. Гарик, а ты как думаешь?

Гарик думает, что при таком темпе сокращения денежных доходов населения не спасет ничто.

Б.М. То есть где-то там надо менять, правильно понимаю тебя?

Евгений вздыхает: не надо было менять 70 лет назад.

Гарик признается, что все разговоры ведутся не потому, что драма и трагедия, а просто потому, что они не могут не поддерживать тот образ жизни, который у них был. И это при том, что у них не было сверхъестественного образа жизни, они достаточно демократичны. Гарик сетует на то, что все приобрело обороты работы ни за что. И это его раздражает. Уровень заработка снизился, бизнес подобного масштаба и подобной ответственности не может приносить больше такие деньги, как раньше.

Евгений вспомнил случай: недавно убили охранника в «Баунти». Владельцы «Баунти» не могли предвидеть эту ситуацию, и никто не мог. Но вопрос в том, что этот бизнес идет параллельно с подобного рода ситуациями, и эти ситуации требуют определенных расходов, определенного внимания.

Вот у нас сейчас август – подытоживает Гарик. Пока у все остальных людей ноябрь. И самое ужасное – жить в ноябре по уровню доходов августа.

М.Л. Ну август самый плохой месяц. Все лета боятся кафе такие.

Рестораторы отмечают, что раньше этого не замечали. Они знали, конечно, что в августе будет х*рово, но сентябрь должен был исправить ситуацию. Они могли, например, в начале лета накопить большие остатки алкоголя, и просто за лето их распродать.

И это был бизнес, повторяет Гарик, это был бизнес, когда можно было планировать и понимать что-то. А сейчас этого делать не получается, потому что на этой неделе открывается еще четыре новых балагана. Гарик добавляет, что об этом ему сообщила Ангелина Стипиди на своей странице в социальной сети «Фейсбук». И удивляется: странно, конечно, что я узнал оттуда об этом, но, тем не менее, вот узнал.

М.Л. Я думаю, что вы и не вернетесь к тем временам, когда маржинальность была дикая. И именно не сейчас ненормально, а то, что тогда было, ненормально.

Б.М. Я просто Мишу хорошо знаю, там тема очень простая. Он год назад продал свой бизнес, продал вот ту жопу, за которой он сейчас имеет возможность наблюдать. То есть он такой же, как и ты, как и я, но он просто с этой темы соскочил. Если бы он не соскочил, если бы не получилось…

М.Л. У меня была бы штора.

Гарик неожиданно возразил: у них нет никакой шторы.

Б.М. В жопе все, мы это задекларировали.

Гарик предложил посмотреть на это по-другому. Они в жопе на уровне того, что зарабатывают меньше, чем хотят. А кто-то в жопе на уровне того, что не может заплатить по счетам. Это две разные жопы, на самом деле, отмечает Гарик. Он добавляет, что каждый день ходит на рынок, и ему это даже в некоторой степени нравится. А тот человек, который занимался этим раньше, недавно построил себе двухэтажный дом. Воровал деньги. А если ты владелец бизнеса, то обойдешь «весь сраный Кооперативный рынок», но купишь на 12 рублей дешевле.

По словам Гарика, они пришли к тому, что стали владельцами настоящих малых бизнесов. И им комфортно.

Б.М. То есть, другими словами, ты сейчас сказал, что вы успели построить нормальные бизнесы, да, они не такие маржинальные, как были раньше, но это нормальный бизнес.

Гарик вспоминает, что он пожил за свои годы в пяти разных странах, и уверен, что, если мужчина в этой стране не пережил ни одного кризиса – он не мужчина, он юноша, пока что.

Б.М. Ну мы третий уже переживаем. Мы мегамонстры.

Мы терминаторы, резюмирует Гарик. И добавляет: это бизнес, он не драматичен.